Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не понимаю?

Неуклюжая забота. Вряд ли тебе приходилось когда-нибудь унимать дрожь в руках, раздевая вымотанного после боя напарника. Разве здесь есть что-то, чего можно смущаться, Кисаме? В моменте стягивания с меня пропитанной кровью рубашки нет ничего интимного. Избегаешь взгляда, что же ты прячешь в своих глазах? Не хочу видеть, даже если б и хотел – не смог бы. Между нами всё чаще висит неловкое молчание; вот сейчас его обрывает мой кашель, он тоже появляется всё чаще. Это тебя спасает: с чистой совестью ты отдёргиваешь дрожащие пальцы от застёжек на моих штанах и перетряхиваешь сумки в поисках лекарства.

Чёртов воздух, почему его нет? Мир перед глазами заволакивает красным, в горле подозрительно булькает. Говорят, можно и в луже утопиться; мне, похоже, не понадобится даже она – организм любезно предоставит жидкость. Утону в крови – даже как-то символично получится.

Так холодно, я, кажется, куда-то падаю... меня придавливает камнем... Боже, что за бред?.. О, это всего лишь ты на меня залез. Что, прости?! Вот теперь я просто физически не могу дышать: кровь обжигает нос, когда ты совсем не нежным нажатием на грудную клетку помогаешь ей выйти из лёгких. Рёбра болят от твоих усилий – возможно, ты меня добьёшь. 

О, да-а-а... искусственное дыхание. Это мы уже проходили. Пару месяцев назад нам посчастливилось покидать место сражения водными путями – лёгкие подвели меня не вовремя. Я даже позвать тебя не успел. Впрочем, очнулся я на берегу от твоих манипуляций, в крепких объятиях. Радость и облегчение в твоём взгляде, а также крепкие руки на моей талии и затылке заставили меня задуматься. 

Впрочем, я благодарен тебе. Я уважаю тебя, Кисаме, и не хочу, чтобы такие компрометирующие ситуации возникали вновь. Прости.

Сейчас мне кажется, ты делаешь это нарочито грубо, чтобы не походило на поцелуй. Кого ты пытаешься переубедить, меня или себя? Или свой стояк?

Обезболивающее начинает действовать, и, кроме онемения во всём теле, я чувствую, как что-то упирается мне в живот; хорошо, что от этого хоть тепло. Ты действительно возбуждён? Меня захлёстывает волна бессильной злости. Тебя, что, привлекают полуживые, истекающие кровью тела? Боже...

– Нет, Итачи-сан, – тихие слова бьют обухом по голове и возвращают в сознательное состояние лучше любых лекарств. И куда больнее.

Я это, что, озвучил вслух?

– Я ненадолго отлучусь, лежите на боку, иначе кровь может вновь в лёгкие попасть.

Знаешь, а я хочу, чтобы она вновь оказалась в лёгких, а мои слова — в моём мозгу, где им и место. Мне больно. Тебе, наверное, больнее.

Вижу, как ты уходишь в кусты. Думаешь, я не понимаю, что ты там будешь делать? Интересно, в твоих фантазиях я в крови? Иногда мне кажется, было бы проще, если бы ты дал себе волю. Я бы не сопротивлялся. И этого непонятного чувства вины перед тобой не было бы. Если бы...

Я знаю, что делать с ненавистью Саске, но понятия не имею, что делать с твоими чувствами. Наверное, от этого в последнее время у меня проскальзывает агрессия по отношению к тебе. Прости.

Ты возвращаешься. Печальным взглядом обводишь то, что творится вокруг: моя кофта, разбросанные сумки, окровавленные тряпки, и я среди этого полуголый лежу на боку, как ты и сказал. Не удалось перевернуться, прости, совесть.

Тихо садишься рядом, так необычно чувствовать, что ты, пристыженный и смущённый, рядом. Воздух такой тяжёлый… Я себя ненавижу. 

Где шумный, сильный, до раздражения самоуверенный Кисаме? 

Перед глазами плывут пятна – мир всё чаще выглядит именно так. Было бы проще, если бы ты на меня разозлился, побил бы или... Что ты там хотел бы сделать?.. 

Думаешь, я не понимаю?..

– Лучше бы не понимали, Итачи-сан.

Мир катится в тёмную пропасть. 

Извини, Кисаме. 

Как же я надеюсь, что это я тоже сказал вслух…