Согласно старинному японскому преданию, кукушка может летать в страну мёртвых и возвращаться в этот мир. Её голосом души ушедших на упокой общаются с живыми.

– Итачи, – ответил Дейдара на вопрос Кисаме о своём будущем напарнике.

– И где же она? – когда Кисаме узнал имя, подумал: «Вот только не хватало ещё с бабой работать!» С каких это пор в Акацуки есть какая-то женщина, кроме той синеволосой – кажется, Конан? Что же такого эта Итачи сделала, что её приняли в организацию?

– Она? – небольшая кухня базы едва не взорвалась от хохота подрывника. – О, вы найдёте общий язык! Она завтра возвращается с миссии, любит цветы, возьми их на встречу!

– Хватит, Дейдара, – Сасори не поддерживал шутки, но и развеивать ложного впечатления от женского имени Учихи не спешил...

* * *

Встреча у озера – как-то слишком романтично. Уходя, Кисаме вспомнил вчерашний совет, а в голове раздражённый голос сетовал: «Вот и началось, цветы она любит, неужели это действительно необходимо?..» В конце концов, Конан тоже цветы любит. Бумажные.

Вместо того, чтобы остерегаться преследователей, шиноби искал взглядом красочные пятна среди трав – от этой женщины уже одни проблемы!

Дейция. Тоже цветы, ну и что, что куст? 

Белые соцветия всколыхнули в памяти бессмысленные поверья. Дейция – излюбленный приют кукушек – вестниц с того света, как считали старухи в его посёлке. 

Ребёнком он пытался выспросить у кукушки сообщение от перешедших по ту сторону жизни, но птица только глухо куковала. А потому оставалось только надеяться, что Итачи этих легенд не слышала и не поймёт неправильно. Кто знает, есть ли у неё чувство юмора, но с таким, как Кисаме, ей больше понадобится инстинкт самосохранения... 

Пока мечник ломал ветки, лепестки осыпали его ноги цветочным снегом и окутывали белоснежным густым туманом... А потом ещё устилали за ним дорогу, покидая корявый букет, – замечательно просто! Особенно для шиноби, которому лишний путь к себе был смерти подобен!.. 

Кисаме самому было смешно от того, что он идёт навстречу с напарницей, а чувствует себя как подросток, который готовится к первому свиданию. Вот ведь чёртов Дейдара!

Серое небо выливалось в зеркало озера, сосны тянулись к небу и ко дну, как когти чудовища из ночного кошмара. Где верх, а где низ, что впереди, а что позади? Где ориентиры? Место было как будто вне времени. 

С чего Кисаме вообще взял, что озеро – это романтично? Шаткий мостик из полуразрушенных водой и ветром досок был направлен в центр картины, кажется, зависал где-то на середине и вот-вот готов был упасть то ли в воду, то ли в небо. 

И чего это ей захотелось примоститься на самом краю? Кисаме не был уверен, что конструкция выдержит его: попытается приблизиться – то ещё вдвоём провалятся в эту проклятую воду. 

Чёрная фигура казалась далёкой и расплывчатой, словно росчерк туши по мокрой бумаге. «Дейдара был неправ, вряд ли я достигну того пятна между небом и водой, не найдём мы общий язык», – его мысль прервал голос, глубокий, как невыносимо тяжёлая тишина вокруг. Мужской. 

Рука с цветами сжалась в кулак, белые лепестки посыпались вниз к небу. Сердце пропустило удар: это он себя сейчас на посмешище выставит перед этим Итачи?.. Его напарником будет не женщина, а мальчишка, даже не вышедший из подросткового возраста?.. Ещё неожиданности будут? Ребёнок. Надо было лучше взять сладостей...

– Опоздание обусловлено тем, что вы цветы решили собрать по дороге сюда? – полуоборот к Кисаме, бледное лицо среди тёмных штрихов волос, круги на глубокой воде от белых лепестков. 

Малой уже начал его воспитывать; думал, небось, что он идиот-романтик. И, к сожалению, ирония в голосе Дейдары дошла до него в полной мере только сейчас... Что ж, вещи не всегда такие, какими кажутся на первый взгляд. Женское имя «Итачи» принадлежит парню, а глаза напротив – тусклые, затопленные грустью, далеко не молодые – почти ребёнку. 

Для прямолинейного Кисаме такие тонкие обороты казались невыносимыми и бессмысленными, впрочем, как и почти всё остальное в их сломанном мире. Чтобы пройти экзамен, ребёнок должен был победить и убить своих товарищей; чтобы спасти селение – перерезать семью. Каждый новый факт – как след от лезвия – тонкая красная линия, шрам на всю жизнь. Или вся жизнь – сплошной шрам?..

– Да, – глупо, но честно. Кисаме стоял на месте, ему не хотелось подходить и развеивать хрупкость момента; он казался себе слишком нелепым для полутонов, что окутывали Итачи.

Тёмная фигура, на удивление самого Хошигаки, встала очень неуклюже, будто птица с перебитым крылом; плащ балахоном колыхался от его движений. Лёгкие шаги навстречу, прямой взгляд глаза в глаза – похоже, это самое тёплое, что когда-либо происходило с Кисаме.

– Эти цветы для меня?

– Ещё нет, – грубым движением отброшенные в воду ветви разлетелись бумажным веером. 

– Нам лучше уйти, скоро начнётся дождь, в воздухе вода, ты же вроде бы должен чувствовать это лучше меня.

Мечник проигнорировал колкость напарника; дышать действительно было тяжело, только вот он совершенно точно считал, что это не от влажности воздуха. 

Парень совсем не думал, что и кому говорит. Вряд ли он сильнее Кисаме, ему ещё расти и расти; интересно, удастся ли сорвать все его колючки, ведь их, похоже, было целое множество. Вот, например, уже старшим показывает характер. 

Внутри Кисаме понимал, что этот Итачи – как стекло – разбить легко, но порезаться ещё легче.

– Надеюсь, не на базу, – Хошигаки не хотелось видеться с весёлыми коллегами. 

Мечник сразу же подумал, что напарника встретят насмешками и вопросами о букете.

Ответом ему была молчаливая улыбка, скрытая за прядями волос. Вот тогда Кисаме, кажется, и ступил на зыбкий мостик, ведущий к Итачи.

Тихий ливень размывал неловкости – одинаково мокрые и замёрзшие; напарники шли своей дорогой за его плотным занавесом. А поломанные ветви дейции отправились в свой путь за водой.*

* * *

Сейчас дождь не был спокойным. Капли как будто пытались пронзить землю: их удары были почти болезненными. Мечник почувствовал бы это, но лежащее на земле тело пробивало все доспехи его души – безразличие, отстранённость и беспристрастность, столь необходимую защиту для тех, кто чаще теряет, чем приобретает. К сожалению, инстинкта самосохранения у напарника не оказалось... 

Итачи был мёртв, его незрячие глаза, полные слёз и дождя, – болезненный шрам и самое холодное, что случалось с Кисаме.

Учиха оказался сильнее – мастер иллюзий, чья жизнь сейчас представлялась не более реальной, чем мир Цукуёми, и такой же полной страдания. Сломить противный характер напарника ему не удалось: оказалось, что он и так весь был разбит сильнее некуда.

Что ж, признание Кисаме в своих чувствах было бы ещё одной проблемой для и так вечно уставшего Итачи. Сейчас слова, некогда звучавшие только в голове, в воображаемых диалогах с напарником, тонули в шелесте дождя. 

Сколько между ними было невысказанного?.. 

Множество раз он пытался представить реакцию Учихи: как он поднял бы взгляд от свитков или оторвался бы от созерцания неба, или открыл бы уставшие от техник глаза и посмотрел бы на поникшего Кисаме. Что бы он ответил? Засмеялся бы от наивности такого сильного и опытного шиноби? Прогнал бы? Объяснил бы, как ребёнку, с сочувствием и бесконечным терпением, что это неуместно при их образе жизни? 

Кисаме и сам понимал это. Только вот сейчас сомнения терзали его не хуже разъярённых врагов. Внезапное осознание того, что по-другому быть и не могло, просто-напросто убивало. 

Иногда ему казалось, что внимательные глаза Итачи всё видели, но щадили напарника. В конце концов, у каждого свои слабости. И Итачи знал это лучше других. 

Вдоль дорог, которыми он теперь ходил, росла дейция. И мозг был будто бы вытатуирован мыслями о том, что Итачи уже по ту сторону и кукушка может принести от него весть. Или передать ему сообщение от Кисаме. 

Шиноби склонился к настороженной птичке, и из его уст по-прежнему не могли сорваться слова о том, чему так и не суждено было случиться.

Вещи не такие, какими кажутся на первый взгляд... Кисаме и сам оказался не таким, каким привык себя видеть, – столько слабости и боли из-за чьих-то костлявых кистей и хриплого дыхания было у него. Ранее он считал, что таких нужно убивать, чтобы не страдали и не тянули других за собою вниз, а с недавних пор он был готов за такого умереть. 

Что же ещё в этой жизни становилось призрачным, несбыточным?.. 

Его одинокая фигура, что растворялась в дожде...

* * *

Последний вздох был полон не воздуха, а собственной крови, смешанной с водой. 

Кто бы мог подумать, что всё завершится так прозаично? Даже жизнь не проходила перед глазами – только события у того проклятого озера, где всё перевернулось с ног на голову. 

Воспоминания накрывали волнами: вот птица со сломанным крылом пыталась кануть в пропасть, чтобы умереть в падении-полёте. Он же сейчас был и телом, и душой глубоко в воде. 

Вот из нутра озера над его зеркальной поверхностью виднелся полуразрушенный мостик. Там, свесив одну ногу, сидел парень и смотрел в глубину невозможно тёмными глазами. Кисаме в них бесконечно тонул. Поверхность воды волновалась от опавших лепестков, и парень отвернулся. Ещё миг, и по поверхности поплыли призраки брошенных ветвей дейции, до которых сейчас он попытался бы дотянуться занемевшими пальцами. 

Этот букет был бы уже точно для Итачи.

Комментарий:
    * В украинском языке выражение «піти за водою (пойти за водой)» можно понимать как «уйти в страну мёртвых», то есть умереть. Такая трактовка происходит от традиции спускать мёртвых в лодках на воду, чтобы она отнесла их в другой мир